КЯЗИМ: высокое слово
Для каждого народа – свой посланник.
Коран. Сура 10, стих 47
Слушайте голос певца!
Песня его разбудит
Ваши сердца
Словом Творца –
Слово было, и есть, и будет.
Уильям Блейк. Песни познания
Большой поэт приобщен к мировому духу. Мощью своего таланта поэт проникает в тайну мира и приносит нам ее раскрытой. Великой основой его произведений становится правда и сама жизнь, поэтому написанное им потрясает читателя подлинностью и силой. Гете, сам великий стихотворец, полагал, что «наивысшее, что может достичь человек, – это осознание своих собственных убеждений и мыслей, познание самого себя, которое ведет к истинному познанию духа и мыслей других»*.С подобной склонностью рождается поэт, который, по Гете, «взывает к нашему внутреннему чувству, а оно оживляет мир образов в нашем воображении. Так возникает совершенное воздействие, в котором мы не умеем дать себе отчета, ибо здесь-то и кроется начало иллюзии, будто бы все происходит у нас на глазах»**. Одушевленное слово побеждает, история литературы, культура получают имя и творения, проливающие свет не только на содержимое человеческих сердец, но и на то, что веет в воздухе, что еще только должно свершиться.
Поэт не виноват, если мы не сумеем вовремя его понять – он-то свое дело сделал, свое предназначение исполнил: из современных ему представлений послал весточку в будущее. Не о себе – это было бы мелко – но о времени, о правде и самой жизни, осознании мироздания.
Кязим – из больших поэтов. Не его вина, что до потомков дошла лишь небольшая часть созданного им. Нет его вины и в том, что не все из дошедшего издано и переведено на русский, по крайней мере, язык, чтобы стать достоянием не только балкарского народа, но и мировой литературы. Он родился в середине XIX века, но не имел никакого понятия о западной литературе, не знал, что является современником Серебряного века русской поэзии. Его народ еще не имел письменности*, и он стал первым, кто пытался арабскими буквами запечатлеть балкарскую речь, зарифмовав ее, взяв за образец во-сточные газели**.
Он не стремился к популярности, известности, к изданию своих стихотворений. Ведь люди и без этого знали Кязима-хаджи; речитатив сочиненных им строчек звучал повсюду, где собирались балкарцы. Поэзия Кязима не отрывалась от жизни и страстей своего народа, поэтому она стала свидетельством подлинно национального духа и выражением душевных чаяний его соплеменников. С высоты дня сегодняшнего, облегчающего понимание его жизненной миссии, можно без преувеличения сказать, что сам Кязим был душой Балкарии. Он связал уходящее и наступающее время образом жизни, воплотившим в себе нравственный идеал, к которому стремилось национальное самосознание. Он был пророком, отсеявшим преходящее от вечного, и это вечное стало сутью его Поэзии.
Человеческая судьба его потрясает стойкостью, умением переносить ее перепады, не впадая в отчаяние, хотя на его глазах не раз менялся привычный порядок – это и войны, и революции, и коллективизация, и депортация балкарцев в Среднюю Азию. Слушая видевших и общавшихся с ним людей, поражаешься, как он мог в тех условиях вырасти в такую неординарную личность, как сумел подняться над обыденностью и поистине суровым бытом горцев. Творчество его говорит о глубине и интенсивности происходившей в нем духов-ной работы. Работы, которая и делает его основоположни-ком балкарской литературы. Работы, ставшей залогом его посмертной славы и величия, которые и не снились сонму дипломированных и окольцованных степенями и званиями графоманов. Ему было что сказать в отличие от тех, кто следит за способом выражения, приставляя слово к слову.
Слова, которые Кязим извлекал из родного языка, были для него живыми, поэтому люди, слушая его, прозревали: однообразная рутинная жизнь их, подчиненная выживанию, становилась интереснее, значительнее, многообразнее, может быть, даже драматичнее, чем они сами понимали. В общем, он проявлял, делал видимой и ощутимой ту невыносимо тяжкую повседневную жизнь, одновременно показывая, что есть красота, любовь, вера.
Когда понимаешь, что почти до всего он дошел самостоятельно, что знал то, чему никогда не учился; когда стоишь на пороге его сакли с земляным полом и очагом, дым от которого поднимался к потолку и выходил прямо в отверстие в крыше, когда смотришь на горы и орла, парящего над ущельем, то очень ясно осознаешь, что мировая душа (или природа) и космический ум с необходимостью создают таких людей, как Кязим, в нужном месте и в нужное время. Создают, чтобы на шаг вперед продвинуть самосознание и коллективный разум соплеменников.
Круг тем его поэзии и понятия, которыми он мыслил, не устарели и сегодня, как и демократизм, жажда добра и справедливости. Суровый высокогорный климат, где почти полгода царит холод, подарил миру чувствительное сердце, наполненное естественными чувствами. Сердце художника, раненного уродствами социального бытия, запечатлевшего рождение новых противоречий в послереволюционную эпоху и нового самосознания человека, мечтающего под колпаком тоталитарного строя об истинно свободной и духовной личности.
Кязим родился в ауле Шики Безенгиевского общества Балкарии. Могло это случиться и в 1851-м, и в 1859-м, и в 1865 го¬ду. В любом случае социальная принадлежность его к простому сословию тогдашнего общества определила на всю жизнь стремление к равенству людей, защите их человеческого достоинства. Конечно, обычное право балкарцев четко регламентировало взаимоотношения между сословиями и отдельно взятыми людьми. Да, на самом деле порядки в горских обществах были более демократичными, чем в царской России в целом. Однако таубии были всесильны и свои проблемы решали за счет зависимых крестьян. Во всяком случае, молодого кузнеца Бекки, в будущем отца Кязима, Сюйюнчевы продали Абаевым*. Не за деньги, а в качестве платы за кровь, пролитую между собой представителями высших сословий, что предусматривалось обычным правом горцев. В 1866 году крепостное право было отменено и в Балкарии. Но сословные привычки невозможно отменить никакими указами, и эхо их еще и сегодня заставляет оглядываться, с кем ты имеешь дело: потомками князей, узденей или крестьян. А тогдашнее юридическое освобождение крестьян не давало им экономической свободы. Интересы и привилегии дворянства были сохранены. Патриархальные же традиции были сильны и непоколебимы. Поэтому вряд ли приходится говорить о зарождении классового сознания в условиях принадлежности к одной большой семье, единой общине. Но фискальные поборы, безземелье, необходимость тяжкого труда ради элементарного пропитания подталкивали пытливые умы, выводя их за пределы обычных забот и привычных понятий. Как и везде в мире в свое время, так и в Балкарии готовилась духовная почва для смены ориентиров.
Бекки Мечиев был дважды женат. Второй раз на девуш-ке Саралым из небольшого рода Аппоевых. Она-то и стала матерью Кязима. Мальчик имел физический недостаток: левая нога его была значительно короче, неестественно вывернута и мягка, так что стоять на ней было невозможно. Можно себе представить, как непросто было ему осваивать ходьбу вообще и по горным тропинкам в особенности. Как он спускался по крутому обрыву к речке, протекающей через селение, где обычно играли мальчишки, уже никто не расскажет. Но известно, что, будучи взрослым, он передвигался весьма бы¬стро при помощи длинного бамбукового шеста, который был при-везен им из восточных странствий. Кязим ездил верхом на муле и на лошади, запрыгивая на них с правой стороны. Он имел крепкое телосложение, силу в руках и плечевом поясе, что позволило ему многие годы работать в кузнице. Мастерство это пришло от отца, но Бекки, совершивший хадж на родину пророка Мухаммеда, хотел сделать из мальчика не кузнеца, а священнослужителя.
Ислам как религия начал проникать в горские общества еще в XIV веке, хотя позиции язычества и христианства были достаточно сильными в народе. Эпизодические проповедники новой религии не могли сколько-нибудь серьезно поколебать устоявшиеся духовные представле-ния о мире и уклад жизни, сложившийся под влиянием традиционных верований. Кавказская война ускорила исламизацию горцев, мусульманская обрядность стала вытеснять язычество, но еще и сегодня мы наблюдаем соединение религиозных канонов с традиционными языческими взглядами и пережитками. Ислам был привле-кателен горцам, привыкшим жить согласно племенным по-рядкам. К тому же обрядность его легко усваивалась, а практические повеления были доступны всякому верующему: обязательная пятикратная молитва каждый день в определенные часы; обязательное омовение перед молитвой и после какого-либо загрязнения; налог в пользу бедных; ежегодный пост в месяц Рамазан; паломничество (по возможности хотя бы раз в жизни) в священную Мекку.
Идеология ислама о божественном предопределении, где Аллах каждому человеку заранее назначил его судьбу, мало-помалу внедрялась в сознание, как и истина о единстве мира. С пророком Мухаммедом в горы пришло откровение, что Вселенная – единое целое, и все люди в ней – братья. Коран и арабский язык сделали возможным и необходимым далекие поездки на Восток. Статистики нет, но уже вся вторая половина XIX века, по устным преданиям и имеющимся архивным материалам, проторена балкарскими хаджи, которые привозили из Мекки свет новых знаний о другой жизни. Тяготение к неизведанному, к истинному смыслу существования подвигало людей на тяжелые испытания, ведь и климат пустынь совершенно другой, и караванные тропы подвергались набегам бедуинов-кочевников, грабивших и даже убивавших паломников еще в начале XX века, пока первый король Саудовской Аравии Абдуль Азиз аль-Сауд не положил этому конец самыми жестокими мерами.
Из переписки должностных лиц на Кавказе и секретного письма посланника царского правительства России в Кон-стантинополе* можно почерпнуть некоторые подробности этих хаджей, потому что паломничество носило достаточно массовый характер с той лишь разницей, что некоторые из богомольцев действительно шли в Мекку, а другие – в Турцию, желая навестить родственников, покинувших пределы Кавказа в ходе Кавказской войны, и осевших на османской земле. Известно, что Бекмурза Пачев, считающийся основоположником кабардинской поэзии, воспользовался этим способом, чтобы ознакомиться с жизнью адыгских махаджиров. Вер-нувшись через два года, стал ездить по аулам с письмом от соотечественников, призывающих не покидать родную землю предков. Мусульманская Турция не была местом радости и терпимости, законы были суровыми, а поборы местных властей не имели границ. Так вот, из переписки выясняется, что паломники с Кавказа, ждущие отправки в Египет, живут в «грязном, тесном, смрадном» караван-сарае, средств для длительного пребывания в Турции у них не хватает, а жить приходится, т. к. из-за эпидемии холеры как в Аравии, так и в Константинополе пароходные компании отказываются их перевозить. Посольство же не имеет средств безвозмездно помогать каждому нуждающемуся богомольцу. И делаются выводы: нужен заграничный паспорт; получить разрешение на хадж может только тот верующий, который предоставит из администрации поручительство трех благонадежных лиц в том, что паломник имеет достаточно средств для путешествия, что он там, в Турции или Аравии, не останется, а вернется назад, не прибегая к займам, а если и сделает их в дороге, то за их уплату отвечают поручители. В общем, очень непростые условия, не похожие на туристическую поездку.
