Я с грустью смотрю на заоблачный горный Шики,
слышу, будто звенят еще в трещинах скал дорогие шаги,
слышу, будто гудит еще в кузнице старый горн,
будто молот стучит в неумолчное сердце гор.
Я как будто бы вижу улыбку в усталых глазах,
и чинаровый посох в твоих узловатых руках;
искры пляшут впотьмах,
освящая священный дом,
вьются ласточки под задымленным потолком.
И мне кажется – рядом на камне замшелом сидишь,
ты, Кязим!
Почему ж ты молчишь? Почему ты молчишь?
Как мне хочется снова над словом подумать твоим.
Посмотри на меня
и скажи мне то слово, о, мудрый Кязим!
Ведь над словом твоим,
что обжег ты в горне души,
и суровый мужчина, как мальчик, заплачет в тиши.
Плуги все же ржавеют, и время притупит мечи,
но слово твое, как костер негасимый в ночи.
Ты ему завещал
с нами в горе и в радости быть,
чтоб убить его – надо народ мой убить!
Ты в тобою воспетую землю зарыт,
но костер твой горит,
он все ярче горит…
Дали всходы тобою воспетые зерна,
и стихи зазвучали в ущельях на тропах горных!
Много новых слагателей песен известно,
и поет мой народ их веселые, славные песни,
башня нашей поэзии высится под облаками,
но никто не забыл, –
это ты заложил первый камень!
И ласкает поэзия-мать своего вдохновенного сына,
и костер твой пылает в высоких поэмах Кайсына…
Как забыть мне, Кязим,
что писал ты о женской доле,
о несчастных горянках, живущих во тьме и неволе, –
эти песни твои я учила девчонкою в школе;
помню, в песне любимого девушка молит
взять из мрака ущелья ее и поднять на вершину,
но, увы, не под силу
поднять ее было тогда исполину!
А теперь я пришла в твой заоблачный горный Шики,
где звенят еще, кажется мне, дорогие шаги,
чтоб тебе рассказать про народ – покоритель стихий,
я, горянка, пришла прочитать тебе эти стихи!
Ты в тобою воспетую землю зарыт,
но костер твой горит,
он все ярче горит!
Пусть же сложат горянки
о тебе еще много стихов,
чтобы славилось имя твое над землею
во веки веков!
Если ж много ошибок
в этих строчках наивных моих,
научи меня, мудрый Кязим,
как в стихах обходиться без них.
Перевел А. Янов
Всегда сверкают ярче горна
глаза хромого кузнеца,
всегда к словам его задорным
людские тянутся сердца.
Стихи рождаются не сами:
кузнец с народом говорит,
и, окрылясь его словами,
как птица,
песня вдаль летит.
Хромой Кязим весь день у горна,
он рук не прячет в рукава,
не примут заданную форму
его горячие слова.
Сойдет окалины немало,
десятки примесей сгорят.
пока слова – светлей металла –
поковками не станут в ряд.
Хромой Кязим кует железо,
до поздней ночи в кузне свет.
Он как кузнец селу полезен,
народу нужен
как поэт.
Ведь труд и мысль –
сродни друг другу,
всегда бок о бок на веку:
поэт-кузнец слагает плуги,
кузнец-поэт кует строку.
Чтоб песнь трудиться помогала,
ей труд всегда помочь готов.
От раскаленного металла
летят густые искры слов.
Перевел В. Савельев
Словно чистое сено в россыпь трухи
Превратилось, когда повалялся в нем бык,–
Так мои изуродовали стихи
На страницах посмертно изданных книг.
Наших гор и правдивый, и честный певец
Кем я стал под опекой издавших меня?
Остригали вы строки мои, как овец.
Словно мерина делали вы из коня.
Побывал я под прессами редакторов,
И как будто в чужом опалился огне:
Сколько мыслей моих извратили и слов!
То, чего не писал, приписали вы мне!
Как стихи мои нынче искажены,–
Я скажу, подводя вашим правкам итог:
«Кто себе не способен сложить и копны,
Тот берется другому устраивать стог!» –
Так в Балкарии горцы не зря говорят.
Я ж хотел, чтоб мой стих первозданно звучал.
Чем пред вами я, старый Кязим, виноват?
Я, кто каждое слово вам завещал?
Перевел Л. Шерешевский
1
Я приехал на землю Кязима
Через горы, леса и поля.
Не прошел, разумеется, мимо
Дорогого до боли жилья.
Словно прибыл на грустную тризну,
В тишине возле дома стою.
Больше жизни любил он отчизну,
А скончался в далеком краю.
Много раз его жизнь возвращала
В дом родимый по сотням дорог,
Лишь однажды, склонившись устало,
Он домой возвратиться не мог.
Я печален... Я смерть проклинаю:
Дом стоит, а хозяина нет.
У порога стою, вспоминаю,
О тебе вспоминаю, поэт.
Для меня этот домик ценнее,
Чем из мрамора сложенный храм,
С этой памятью, с вечною, с нею
Я шагаю по нашим горам.
Слышу яростный гул водопада,
Ничего не хочу, ничего –
В этом гуле услышать мне надо
Голос друга. Я слышу его.
Черных бездн молчаливы оскалы,
Неизменно безмолвие скал.
Пусть молчат эти бездны и скалы,
Лишь бы голос Кязима звучал!
2
Да, огонь, согревавший Кязима,
Не пылает уже много лет.
Я хранил бы неутомимо
Тот огонь, да хозяина нет.
Старый домик, ни в лето, ни в зиму
Не увидишь хозяина ты.
У огня не погреться Кязиму,
Не потрогать траву и цветы.
Позовешь – не услышишь ответа
От поэта, что в землю зарыт.
Но по-прежнему голос поэта,
Как орел, над горами парит.
Перевел С. Сорин
* * *
Нам стихи свои ты завещал [*],
Что неиссякаемы, как реки,
От Черека странствуя до Мекки,
Сердцем свой народ ты защищал.
Край родной мой: снежные хребты,
Сказочные горы-исполины,
Только нет в Балкарии вершины
Выше и бессмертнее, чем ты.
* * *
Салам алейкум, о учитель мой!
Кто равен был тебе в теснинах этих?
Где песни мне найти и как пропеть их,
Чтоб, не стыдясь, предстать перед тобой?
Кязим, к тебе пришел с поклоном я, –
Здесь в бронзе встал ты, окружен горами,
Твоя папаха, борода твоя
Овеяны высотными ветрами.
Настал опять Навруза теплый день...
На бронзовом лице – то свет, то тень,
Как о живых и о погибших память.
Бежит по склону южному родник, –
Так дар твой щедрый в душу мне проник,
Чтоб научить меня слова чеканить.
* * *
О Безенги, последняя Кязима
Молитва, – вешней песней стань моей!
Как дед мой в Мекку, я неудержимо
Иду к тебе, в тепло твоих лучей.
И ледники на голубом хребте
Я растопить готов горячим словом.
Весной, разбуженной оленьим ревом,
Стать явью и несбывшейся мечте!
Мне здесь дороги горной тишина,
Как «Полонез» изгнанника, слышна...
Но вот над синим гребнем Ифтевета
Вскипела туча грозная, – и мне
На скальной вдруг привиделся стене
Печальный и суровый лик Поэта.
* * *
Ковал серпы, пел песни, стал седым,
Знал летний зной и ярость зимней бури.
И запросто беседовали с ним
Юпитер, Марс, Венера и Меркурий.
А он просил небесные светила
От бед избавить всех людей земли,
Чтоб старцы жили, дети подросли,
Чтоб дать беспомощным хоть каплю силы.
Он смело жил. И в горький час печали,
Когда поникли все и замолчали,
Была в нем песня горская жива.
Когда ж и он во тьме мрачнел,
безмолвный, –
Вдруг озарял талант, как отблеск молний,
Его лицо, и душу, и слова.
* * *
Взбегает, словно зверя настигая,
Созвездье Гончих Псов на небеса!
Кязим, гора упрятала какая
След твоего взлохмаченного пса?
Ты белолобую свою корову
Здесь пас и пил парное молоко,
Как речку вброд, переходил легко
Дни радости и дни беды суровой.