
КЯЗИМ: Главное слово
* * *
…К. Мечиев, следуя творческой традиции восточных поэтов, приступает к созданию поэмы «Тахир и Зухра» на основе распространенного в тюркоязычном мире любовного сюжета. Надо полагать, он обратился к трагической любовной истории не просто потому, что она была незаурядным поэтическим явлением в тюркоязычной поэзии, но главным образом потому, что содержание ее было близко жизни балкарцев. Кязим Мечиев не раз был свидетелем того, как, повинуясь адату и шариату, суровым родовым законам, горцы топтали и ломали высокую и чистую любовь, разлучали любящих во имя богатства, из соображений наживы и выгоды. Трагические испытания, выпавшие на долю Зухры и Тахира, должны были отозваться, по мысли поэта, в сердцах неуступчивых приверженцев религиозных догматов и феодальных предписаний.
Балкарский поэт хорошо знал, что восточная традиция не только допускает, а и поощряет поэтическое соперничество на традиционные сюжеты. Создавая свою версию трагической любви Зухры и Тахира, он не следует ни за Молла Непесом, сочинение которого было известно ему по библиотеке Чёпеллеу, ни за авторами других вариаций на эту тему. Он обогащает популярный сюжет балкарским, горским национальным мироощущением и являет слушателям совершенно оригинальное самобытное произведение.
Кязим показывает бесчеловечность вмешательства внешних и враждебных сил в жизнь любящих, в красоту отношений Тахира и Зухры. В создании образов Тахира и Зухры ярко сказалось виртуозное мастерство Кязима, пластичность и богатство его поэтического языка.
Совершенно закономерно то обстоятельство, что в этот период своего творчества Кязим Мечиев нередко обращается к мусульманским легендам и мифам. Опираясь на известные арабские источники и на Коран, он создает поэму о чудесном рождении и откровениях пророка Мухаммеда. Эта поэма захватывает своей простотой и образностью, красотой и богатством языка. Не в пример псевдоученым назиданиям сельских эфенди, Кязим писал простым и понятным народу языком, словно вникал в душу каждого горца, привлекая его к праведной и разумной жизни, к честному труду и братству. Идеализируя в целом образ Мухаммеда, Кязим, однако, не призывает своих слушателей к отречению от земных благ, к пассивному ожиданию смертного часа. Не все в этом мире временно и суетно, говорится в поэме. Веря в то, что лучшая часть его жизни на том свете, человек все же должен трудиться во имя счастья на земле и блаженства в потустороннем мире. Только труд делает существование человека нравственным.
Труд и вера как два главных достоинства и образца праведности становятся ведущей идеей и поэмы Кязима Мечиева «Мир» («Дуния»), написанной в 1896 г.
Земля, или жизнь на земле, по Кязиму, является «раем изначальным», а срок, данный человеку здесь, – это время испытания чистоты и благородства его помыслов.
Открыв для нас же на земле этот рай,
Сотворил он (Аллах) еду, воду, сладости,
Чистых рек, плодов, ягод – тьму, –
Но не обольщайтесь – мир этот не вечен!
<…> Мир «здесь» и мир «там» – эти два понятия, осмысливающие человеческое существование, с юности глубоко занимают Кязима Мечиева, становятся основой его религиозных и светских исканий, особенно в первые годы творчества. Что есть человек «здесь» и «там»? Как он должен жить «здесь», чтобы обрести место в раю? Этими вопросами пронизано все раннее творчество Кязима Мечиева. Отвечая на них, Кязим Мечиев первоначально оставался на позициях исламской морали. Однако уже тогда в своих размышлениях о смысле жизни он неизменно исходил из реального жизненного опыта, затрагивал острые проблемы общественно-политического и экономического состояния своего времени. Его отношение к изображаемой действительности звало к активности, утверждало справедливость и труд как высшие принципы жизни на земле. Тем самым К. Мечиев поднимается до постановки насущных жизненных проблем на уровне литературы.
Творческое обращение К. Мечиева к сюжетам из жизни святых, отклик на первоистоки мусульманской мифологии и морали, тем не менее не содержат в себе пропаганду ислама, воспевание его догматов. Поэт как бы выверяет эти сюжеты знакомой ему жизнью. И, опираясь на свой жизненный опыт, размышляет о разуме, о вере, о нравственном содержании человеческой души, о месте человека в обществе и на земле [*].
А. Теппеев
* * *
Первое, что бросается в глаза даже при знакомстве с поэмой «Тахир и Зухра», – то, что оно являет собой экскурс в прошлое, но автора это интересует не столько своей документальной стороной, сколько возможностью извлечения из событий минувших эпох уроков, полезных для современников. Легенда о Тахире и Зухре существовала задолго до Мечиева, но он считал правомерным создать свою вариацию драмы с тем, чтобы исторический материал наполнить новым смыслом, вытекающим из раздумий над сегодняшним днем.
Мечиев максимально приближает легенду к балкарской действительности. Его глубоко народное произведение было написано в период, отмеченный в истории Кабардино-Балкарии как время жесточайшей реакции, произвола и насилия. Подлинным гимном свободе прозвучала поэма Кязима. Большое место отведено в ней проблеме тирании. Не тривиально решает ее Мечиев. Конечно, легче всего было нарисовать образ хана-тирана черными красками, но Кязим – художник-реалист – показывает нам живого человека с его постоянными сомнениями, разочарованиями, душевными исканиями. Вначале перед нами сильный человек, умелый, мудрый и справедливый правитель своего владения. Он еще свободен от социальных предрассудков, ценит людей не по происхождению, а по личным человеческим качествам. Потому лучший друг хана – его визирь, потому он с легкостью дает клятву выдать дочь за сына визиря.
Трудно себе представить человека, наделенного свободой больше, чем хан. Но так ли уж он свободен? Получается, что практически он не может быть хозяином своей клятвы, потому что над ним довлеют жестокие законы социального неравенства. Хана раздирают противоречия. С одной стороны, он искренне желает счастья единственной дочери, с другой – положение обязывает его встать на пути дочери. Временами, предаваясь порыву своего обещания и зову добродетели, хан готов отдать дочь за Тахира, но чувствует, как по ногам и рукам он связан крепкими цепями предрассудков. Вера в их мистическое превосходство делает из него слепое орудие зла и насилия.
Парадоксально, но получается так, что хан, тираня других, сам является рабом невежества и предрассудков, сковывающих его волю и независимость. Будучи сам несвободным, он не может дать свободу другим. Это и превращает его в тирана-фанатика.
«Свобода – залог счастья!» – раскатами эха раздается над Кавказом. Из глубины времени мы явственно слышим голос мудрого Кязима. Голос землянина. Голос человека, которым мы всегда будем гордиться… [*]
З. Кучукова
* * *
Как и Низами в своих масневи «Хосров и Ширин», «Лейли и Меджнун», Кязим в поэмах «Тахир и Зухра», «Бузжигит» поет гимн самому земному и одновременно самому возвышенному чувству человека – любви. Так же как Низами, Кязим, вопреки учению ислама (проповедником которого был), считает это чувство самым прекрасным и естественным, а не постыдным и греховным, делая равными в любви мужчину и женщину.
Мотив встреч и расставаний – излюбленный сюжетный ход многих восточных поэм о любви – и в поэме Кязима так же, как у Низами в «Лейли и Меджнун», символизирует сложность жизненного пути, предназначенность влюбленных друг другу вопреки испытаниям.
Безумцем называет своего героя Низами (Меджнун – «сумасшедший», «одержимый бесом»). Неоднократно употребляет эпитет «хайран» («безумный») и Кязим по отношению к возлюбленному Зухры. Безумие это и в трактовке восточного поэта, и в трактовке Кязима – не заурядное сумасшествие. Это не только одержимость любовью к земной женщине. Герои обеих поэм – талантливые поэты, на их судьбах – печать избранности. Они приближены к тем откровениям духа, которые доступны не каждому смертному.
Но в поэме Низами «Лейли и Меджнун» присутствует мистический, суфийский план. Поэтому герой порывает с миром людей, погружаясь во внутреннее самосозерцание, во всепоглощающую страсть, которая в конце его пути уже направлена не на реальную возлюбленную, а на некий ее идеал, символизирующий божественное начало. Это – воплощение любви духовной, обращенной к богу.
У Кязима мы не найдем этого подтекста. Тем не менее неистовство возлюбленного Тахира, его готовность пойти на смерть во имя высокого идеала любви, полная концентрация всех духовных сил на своей страсти очень приближают идею создания образа к идее восточной поэмы. Понятно, что и у Кязима речь идет о любви необычной. Слово «махаббат», часто встречающееся в поэме, в тюркских языках употребляется для обозначения возвышенной любви, лишенной земной чувственности. Любовь Тахира и Зухры – это любовь людей, одаренных особым мироощущением, любовь, рождающая поэзию, лучшие образцы которой во все времена творились на пределе духовных возможностей. И это предельное напряжение духа, пытающегося возвыситься до божественного откровения, как раз и является тем, что делает для окружающих «безумцами» и Меджнуна, создающего бессмертные газели, и Тахира, всецело поглощенного своей любовью и творчеством [*].
З. Джанхотова
* * *
Глубину влияния Низами на Кязима переоценить невозможно, но если провести параллели текстов, то станет ясно, что мир поэтической мысли балкарского поэта вдохновлялся Низами. Очевидно, что желания иметь продолжателя рода, даже в обмен на огромные богатства, ярко выражены как в «Лейли и Меджнуне», так и в «Тахире и Зухре».
Некоторые сюжетные линии повести Низами в «Тахире и Зухре» особых изменений не претерпевают, хотя в текст введены иные «посредники», к примеру, Бабахан со своим служащим Бахиром по пути в свои владения встречают нищего в рубище, который предсказывает исполнение его мечты в обмен на тысячу золотых. Мотив страстного желания ребенка у Низами обращен к Аллаху, у Кязима – тоже. Обращение Бабахана и Бахира к Всевышнему воспринимается как шедевр, свидетельствующий о выдающемся таланте Кязима.
Таким образом, возникает вопрос, что же передалось от учителя к ученику? Естественно, острота восприятия особенностей своей эпохи, ответственность перед ней, миссия человека – продолжать род человеческий. Неповторимая индивидуальность каждого из поэтов несомненна, хотя в кязимовской эпопее поэтическая школа Востока сказывается четко…
На наш взгляд… ученик достоин своего учителя. При этом творческая самостоятельность Кязима не вызывает сомнения[*].
Е. Жабоева-Тетуева
* * *
В 1907 г. Кязим Мечиев создает сложное реалистическое произведение из современной ему жизни – поэму «Раненый тур»… По стройности композиции, гармоничности, соразмерности частей, по мудрой простоте лексики и глубокой трагичности социального конфликта поэма «Раненый тур» стала выдающимся вкладом в духовную культуру балкарцев. Она открыла новые, доселе неизвестные горизонты художественного видения жизни.
Поэма состоит из восьми частей – глав, каждая из которых представляет собой законченную художественную структуру. Композиционные параллели, определяя позиции противоборствующих сторон, устанавливают ассоциативную связь между ними, составляют многообразное единство поэмы.
Вступление к поэме – самостоятельное лирическое произведение со своей художественной задачей. Поэт подготавливает читателя к рассказу о раненом туре и одновременно создает яркую, выразительную, художественно завершенную картину горской действительности. Она омрачена чувством невозможности донести слово поэта, ставшего «болью народною», до самых глухих ущелий.
У балкарцев нет печати и «грамотных мало» в горах, «мир – на заре и на закате» сокрыт для «невидящих глаз». Словосочетание «невидящие глаза» несет в себе многозначную смысловую нагрузку: беды горца оттого, что глаза у него незрячие, – говорит поэт. Все трагедии в горах происходят из-за неграмотности народа, из-за его темноты и бесправия. При таких обстоятельствах поэт «не может, не должен молчать». Замысел поэта изначально мятежен: назвав глаза народа невидящими, он намерен дать ему зрение, сделать все для его духовного прозрения.
Народ терзаем внутренними противоречиями. У него отнимают «и поле, и последние хлебные зерна». Но народ же обладает таким бессмертным сокровищем, которое никто не в силах у него отобрать: это сокровище – его сказки и песни. В слиянии с этим богатством К. Мечиев видит смысл своего слова. Судьба поэта осмысливается в единой судьбе народа. Если раненый тур – символ изнывающего от кровавых ран народа, то и поэт страдает от них же:
О раненый тур,
Я похож на тебя.
И я, кровью обливаясь,
Начинаю рассказ.
Поэту важно во вступлении не только психологически мотивировать предстоящий рассказ, заявить о желании раскрыть глаза, но и художественно убедить в закономерности, типичности трагической истории, заставить поверить в нее. Во вступлении он дает философское осмысление социальных корней того, что пришлось пережить охотнику Хашиму. С самого начала читатель готовится к восприятию реально свершившейся трагедии.
Во второй главе поэт изображает самого тура – красивого, большого, круторогого. Автор описывает его с такой же любовью, с какой во вступлении говорит о народе. Тур не просто красив, он силен, он – бесстрашный охранитель стада, принимающий на себя все подстерегающие его беды. Тур, как и народ, мечтает «о жизни, о воле».
В третьей главе эта идейная и композиционная параллель усложняется. На охотничьей тропе встречаются – каждый со своей правдой – раненый тур, голодный волк и охотник Хашим. К. Мечиев, продолжая тему тура, сталкивает его с двумя, одинаково опасными для него врагами – охотником и волком. Каждый пока еще не имеет самостоятельной сюжетной линии, их взаимосвязи только еще складываются, но уже предвидится трагический конфликт. В третьей главе завязываются сложные композиционные «узлы» – охотник и его жертва (тур), волк и его жертва (тур), отношение охотника к жертве (туру) и его преследователю (волку), и все они ведут к постановке философской дилеммы гуманизма и жестокости, добра и зла, их обусловленности, неизбежности и взаимоотрицания.
Тур в равной степени жертва и для волка, и для охотника. Оба – и волк, и охотник – движимы одной лишь целью: удовлетворить свои потребности. Волка гонит голод, охотник же обременен заботами о голодных детях и унизительной зависимостью от господина, князя, которому он обязан поставлять дичь.
Однако охотнику претит преследование раненого тура. В поэме торжествующе звучит фраза: «Бедняк, пожалел он беднягу». Хашим, преследуемый не менее злым ненасытным «волком» – князем Джамбулатом, близко к сердцу принимает беду раненого тура. Сознание, что справедливость, хотя бы в этом случае, может восторжествовать по его, охотника Хашима, воле, заставляет его выстрелить в волка, и тем спасти тура. Он возвращается домой с пустыми руками, слыша голодный плач детей и поношения князя.
Сцены на охоте, полные глубокой символики и экспрессии, предвосхищают закономерность социального конфликта. Сопоставление раненого тура, охотника и волка способствует глубокому, эстетически насыщенному раскрытию характеров персонажей.
В четвертой главе поэт вводит читателя в мир бедной горской семьи. Реакция жены на поступок Хашима раскрывает духовное величие простого человека – нравственные истоки поведения охотника. Скромность, несокрушимая вера в силу добра и милосердия, глубокое сочувствие к терпящим нужду и бедствие – вот характерные черты горцев. Неважно, что Хашим вернулся без турьего мяса, важно, что он, оглушенный голодным криком детей, не утратил чувства сострадания. «Есть мучнистая похлебка», обойдутся дети. Хашим способен преодолеть нужду, выдержать насилие, перенести голод, но не способен поступиться совестью, душевной добротой, чувством сопереживания. И это свое нравственное кредо Кязим противопоставит затем, в следующей главе, темным силам – князьям вроде Джамбулата, потерявшим человеческий облик.
Кульминацией поэмы является встреча Хашима с Джамбулатом (пятая глава). Здесь сошлись все позиции, все противоборствующие силы. Частные конфликты сфокусировались в главном, социальном. Социальное неравенство породило жестокость и гуманизм, достоинство и низость, силу и бессилие. К. Мечиев живо, пластично воспроизводит обстановку в доме Джамбулата, дает как бы групповой портрет социального верха – княжеского окружения, атмосферы, быта, лексики. Здесь во всей своей уродливости и обнаженности выступает та волчья сила, которая держит в неволе Хашима и ему подобных.
Случай на охоте возмущает и пугает князя. В его обличении нерадивого слуги Хашима звучит не просто недовольство господина, но и полярно противоположная народному гуманизму мировоззренческая позиция «волка». Князь стремится в корне уничтожить всякое добро, он едко высмеивает поступок охотника, обвиняя его в бабьей сердобольности, в непочтительности к нему, господину («забыл ты, что я твой князь? Последнее время перестал поставлять мне дичь…»). Нравственная распущенность князя позволяет ему на глазах многочисленных слуг глумиться над безвинным работником, который не может ответить ему тем же.
Не может не потому, что боится расправы, а потому, вероятно, что все еще соблюдает этикет перед старшим, главой аула…
К. Мечиев делает акцент именно на этой особенности национального характера своего народа. Для слуг князя, для него самого, да и для многих охотников поступок Хашима не может быть расценен как достойный в той суровой действительности. Охотничество как источник существования никому не дает права в горах упустить добычу, ибо милосердие к лесным зверям оборачивается немилосердием к голодным детям. Если охотник вопреки общепринятым правилам совершил подобный поступок, он должен ответить за это. Страшное надругательство над достоинством Хашима – удар палкой «с железным концом» – вынудил охотника перешагнуть барьер терпения. Он задушил бы зарвавшегося князя, если бы, «как волчья стая», не накинулись на него слуги.
Кинувшись на бия, Хашим не восстановил справедливость. Акта мщения за поруганное достоинство не последовало. Однако чаша терпения переполнилась, и Хашима ждут, вероятно, еще более суровые испытания, но в сердце его, уставшем от «горестных обид», уже не может быть примирения с насилием.
Чем острее, беспощадней противопоставлены здесь князья и народ, тем резче, рельефнее выступает заложенный в них непримиримый конфликт, тем глубже пропасть, которая их разделяет. В контексте изображаемого в поэме времени охотник – подлинно трагическая фигура. Страдания его глубоки, искренни, поступки самоотверженны, бесхитростны, оттого подлинно человечны. Все это не может не вызвать к нему самого горячего сочувствия и симпатии. И в то же время мы понимаем безысходность его положения, тяжесть социального гнета. Тем сильней звучит призыв «Запомните урок!». Это – финал столкновения, его результат – социальный и художественный.
Событийно-изобразительная часть поэмы на этом завершается, уступая место философским размышлениям поэта. В последних трех главах Кязим Мечиев попеременно обращается – к Хашиму (шестая глава), к народу (седьмая глава), к самому себе (восьмая глава).
Всем своим сердцем поэта – великого гуманиста – Кязим откликается на несчастия и страдания Хашима, разделяет его боль и унижения:
Хашим! Ты болью придавлен,
Сколько бед на нас обрушилось!
И со слезами на глазах
Слагаю я эти стихи.
Но боль Кязима так же, как и боль Хашима, неизлечима – поэт не видит выхода: «Не зная иного пути, я песни слагаю». Кязим молит бога, чтобы он «уничтожил того, кто ударил» Хашима. Поэт верит, что «грянет возмездие», но путь к спасению сокрыт для него так же, как он сокрыт для всего народа…
В своем обращении к судьбе народной Кязим идет от частного к общему, выступает в плане широких исторических аналогий и руководствуется своей неиссякаемой верой в справедливое будущее. Поэт сознает, что его рассказ о раненом туре и Хашиме – это слово гнева, которое не может остаться неуслышанным в горских обществах. И поскольку оно основано на правде, именно на правде слабого, преследуемого Хашима, на его нравственной силе, то не может не нести в себе такую силу, которая способна «пробудить сердца» и «раскрыть глаза». Таким образом, поэт возводит вопросы народной жизни в уровень революционной идеи.
Это утверждается и направленностью основной мысли последней, восьмой главы. Размышляя о роли певца, ставшего «болью народною», Кязим пишет:
Быть может, кто, песню мою услышав,
Из уст передаст в уста,
И у бедных очагов
Будет она исполняться.
Быть может, опорой станет
Смятенным, униженным сердцам.
Быть может, суровым приговором
Станет насильникам злым.
Здесь ключ к пониманию главной, революционной идеи поэмы «Раненый тур». С этой идеей связано, подготовлено – философски и эстетически – то сложное историческое и социальное обобщение, которое достигнуто в поэме.
В историко-литературном отношении поэма «Раненый тур» находится в русле реалистической литературы XIX – начала XX в., однако следует отметить, что Кязим Мечиев создал зрелое поэтическое произведение критического реализма, не имея образцов, «на голом месте», придя к этому своим путем гражданина, поэта, мыслителя. Независимо от своих великих современников Л. Толстого и Ф. Достоевского, К. Хетагурова и Б. Пачева и одновременно с ними Кязим Мечиев ищет ответа на вопросы, почему человек несчастен, неизбежность это или результат произвола власть имущих. И так же, как и его современники, только ставит вопросы, оставляя их открытыми.
В художественном отношении поэма «Раненый тур» – совершенное поэтическое явление. Она полифонична, ее можно уподобить горной реке, которая то очаровывает тихим журчанием, прозрачностью и красотой, то оглушает грохотом гривасто пенящихся валов, падающих с головокружительных высот и отдающихся в ущелье громовым гулом. Поэма захватывает вдумчивостью таинственных глубин, неукротимо буйным хаосом водоворотов. В ней бьется мысль и боль свободного духа, закованного в гранитные скалы. Именно в этой поэме с особенной яркостью проявилась лирическая природа таланта Кязима Мечиева – ее задушевность, простота лексики и синтаксиса. Поэма совершенна по своему композиционному решению, сюжетному построению, по богатству стилистических средств и языка. Она знаменует собой переход к новому эстетическому качеству – к масштабному художественному обобщению жизни народа, рождению реалистического лиро-эпического жанра в балкарской поэзии [*].
А. Теппеев
* * *
«Раненый тур» – одна из иллюстраций того, что поэт проник в народную душу, показал то, что хранится в ее тайниках, воплотил в художественном слове его мироощущение. Многосторонние проблемы, явления и факты жизни отражены так, что их художественное претворение в поэме порождает эффект обратной связи. Лиро-эпическое полотно К. Мечиева утверждает незыблемые социальные и моральные устои жизни. Народность поэта не в изображении жизни простонародья и аксессуаров его быта, а в обнаружении и выражении духовных традиций, принципов, помыслов, устремлений нации.
«Биз да адамбыз!» не следует сводить к какому-то одному, скажем, душевному проявлению изображаемого героя. Это понятие неизмеримо шире, оно вбирает в себя весь спектр личностных качеств, из которых складывается человеческий характер. Это не только свидетельство мужества, стойкости и упорства в борьбе с обстоятельствами, но некая самооценка, самоутверждение, которые связаны с представлением человека о самом себе, о своем «я», некоторая психологическая грань. Это не уровень притязаний, а результат самопознания, мучительного труда диалектики души в преодолении унизительного и гнетущего чувства собственной неполноценности в общественной иерархии, протест против второстепенной роли в жизни[*].
Л. Эдокова
* * *
…Размышления о роли певца в народной судьбе, о судьбе художника, мастера, творца нетленных ценностей приводят Кязима к замыслу произведения о Творце и находят свое выражение в поэме «Бузжигит». В образе Зодчего, строителя дворцов, Кязим Мечиев воплощает свой идеал Творца, создает свою эстетическую программу.
Поэма «Бузжигит», кроме того, и своего рода дань Кязима Meчиева великим поэтам Востока, своеобразный ответ учителям, именами которых начинается произведение. Но поэтическое вступление не традиционный бетачар, как может показаться на первый взгляд. В нем заключена главная мысль автора – великие поэты воспевали любовь и влюбленных, оставляя надежды на ее торжество и победу, но из века в век нет человеку отрады, желанной свободы, любви. Нет на земле еще правды, нет сострадания к бедам людским. Не любовь, не деяния рук мастеров правят миром, а сила и богатство. И потому поэт гор, начиная сказ о Бузжигите, говорит, что раны влюбленных и раны скорбной земли, на которой стоны слышны и слезы льются, горят болью в сердце Кязима, как они горели в сердцах Навои и Низами, Физули и Фирдоуси. Кязим наполняет свою поэму глубоким социальным содержанием.
В отличие от своих великих предшественников – певцов трагических любовных историй, Кязим Мечиев не романтизирует дастан о любви, он создает произведение реалистическое. Герои поэмы приземлены, их поступки реальны, глубоко связаны с жизнью народа. Образ влюбленного – Бузжигита – изображается в горской этической традиции, воспитывающей в каждом своем представителе «образ хорошего человека». Носителем горской морали выступает отец Бузжигита, старый мастер, Зодчий. Он учит сына:
И слава, и богатство – тленны,
Верным оставайся лишь правде,
Ничто в мире несравнимо.
С добротой, со справедливостью.
И радость придет, и горе.
Все в мире вперемежку.
Что ни придется тебе испытать,
Человеком оставайся, мой сын!
Сам старый Зодчий всю свою жизнь оставался верным этому нравственному закону. Он строил дома, веря в бессмертье мастерства. Сын может гордиться отцом, к рукам которого пристала известь, а «не кровь», и который не «притеснял нищих и не обижал детей». Нелегко жить в мире, «где стоны вдов и плач сирот слышны», но Зодчий жил мирным трудом, принося людям радость. Умирая, он испытывает счастье, что дружил «и с деревом, и с камнем, и с глиной», и радость, что оставляет сыну любовь «к таким трудам». Устами отца, Старого Зодчего, произносятся слова, которые определят смысл жизни Бузжигита: «Не теряет цены только доброта, бессмертна лишь правда».
С первых же строк поэма захватывает жизнеутверждающей философией автора, опирающегося на знание реальной жизни людей. История любви Бузжигита, молодого Зодчего, и Зулейхи, ханской дочери, служит раскрытию вечно противоборствующих сил добра и зла, свободы и насилия. Поэма свободна от мифических наслоений и риторики, Кязим Мечиев не изображает безумных скитаний влюбленного, притеснений влюбленной. Не во сне, как в ногайском эпосе, и не через посредство волшебных сил знакомятся Зулейха и Бузжигит. Они увидели друг друга, любовь одинаково ожгла их. Теперь Бузжигит, выходец из низшего сословия, прославленный сын прославленного Зодчего, хорошо осознает, что его судьба зависит от расположения хана.
И здесь Кязим сталкивает два нравственных начала противоборствующих сил – Власти и народной Правды. Бузжигит оказывается перед выбором: либо угождать хану и обрести Зулейху, либо остаться с народом, но потерять любимую и жизнь. И тут вступает в действие завещание отца…
Счастлив ли сам могущественный, обладающий несметными богатствами и властью хан? Сила реализма Кязима Мечиева и отличительная от его предшественников, поэтов Востока, особенность заключается в том, что и к хану он подходит как к человеку. Хан в изображении Кязима Мечиева не только жестокий и златолюбивый властелин, но и несчастный отец. Он бесконечно любит единственную дочь, понимает ее чувства, но он раб своего богатства и положения, и в этом он несчастнее и бесправнее самого нищего из своих подданных. Оттого отчаянным глухим криком звучит его вопрос: «Что сделал я тебе плохого, мое дитя?»
Боязнь утратить поддержку богатых и могущественных соседей, предполагаемых будущих родственников, пугает его, но как отец горячо любимой единственной дочери, он страдает оттого, что не может дать ей счастья. Властелин в нем одерживает верх, он убивает Бузжигита и, чтобы утешить дочь, возводит ему гробницу. Не для счастья, а во имя властолюбия приносит он в жертву мастерство и дар Бузжигита, светлую любовь юных сердец и – остается без
дочери.
В образ Зулейхи Кязим Мечиев вложил свое отношение к женщине как воплощению любви, верности и благородства, неподкупности и стойкости. Дочь могущественного хана, она восстала против бесчеловечных законов богатства и власти. Не может быть счастья там, сказала она отцу, где любовь заменяют «верблюжьи караваны с алмазами и парчами из дальних стран», и ушла из мира, где нет места любви и чести.
Поединок влюбленных с ханом – Любви с Властью и Богатством – разрешается трагедией: юноша и девушка погибают. Но поэма Кязима Мечиева не о торжестве силы, она о влюбленных, о бессмертии Любви. Не напрасно в начале поэмы говорится: «Тех, кто злом уничтожен, почитают добрые сердца; тех, кто погиб молодым, живые поминают. Так мы и Бузжигита помянем…» Кязим показал духовное величие Творца – Бузжигита, бескорыстие воплощенной Любви – Зулейхи, их нравственную красоту и высокую духовность. Рядом с ними Власть и Богатство теряют смысл.
В этой поэме Кязим Мечиев развивает тему Поэт и Народ. Размышляя о месте и роли Поэта в обществе, он утверждает, что Мастер слова призван быть носителем народной нравственности, защитником интересов народа, выразителем его воли – без всего этого нет Поэта [*].
А. Теппеев
* * *
Образ кязимовского Бузжигита (в кумыкской и ногайской версиях Боз-Игит) не что иное, как переосмысленный, трансформированный на национальной балкарской почве романтический портрет библейского Иосифа[*].
Х. Малкондуев
* * *
«Бузжигит» К. Мечиева – первая карачаево-балкарская поэма, отвечающая требованиям реалистического искусства. Сказочное, фантастическое в ней не имеет доминирующего характера. Идеальные герои, чрезвычайные обстоятельства в жизни героев, вещий сон, болезнь от любви, тюрьма – все эти внешние признаки художественной системы сохраняются в поэме Кязима. Эти типологические параллели не обусловлены сходными обстоятельствами жизни, одинаковыми сторонами быта, общностью психологии, а являются атрибутами восточной поэмы…
Герой поэмы К. Мечиева прежде всего творец. Через образ Бузжигита поэт выражает свой взгляд на предназначение человека, смысл жизни в преобразовании окружающего мира.
Реализм поэмы проявляется во всем – в содержании образов, во взаимоотношениях героев, в выборе выразительных средств и, как ни парадоксально для «восточной» поэмы, в развитии сюжета (развитие сюжета в данных поэмах строго ограничено).
«Бузжигит» К. Мечиева – неординарное явление в истории карачаево-балкарской литературы. Черты Бузжигита, обозначенные Курмаши и Абусуфьяном, и сохраненные Кязимом, позволяют поставить его в ряд «идеальных» героев восточной классики. Он так же, как и предшествующие ему «меджнуны», страстно любит свою Зулейху, так же в конце концов погибает во имя любви, так же лишен человеческих слабостей и недостатков. Но ни в словесном портрете героя, ни в его самохарактеристике мы не видим приукрашенности или же попытки наделить его несуществующими качествами. Бузжигит привлекателен трагичностью своей судьбы, отрешенностью от мелочей быта, целеустремленностью.
Труд и красота, красота, равная правде жизни, – основные идеи поэмы Кязима. Они универсальны и для всего творчества поэта, но специфика жанра поэмы позволили автору полнее и глубже раскрыть нравственные, этические и эстетические принципы творчества [*].
Т. Биттирова
* * *
Сквозь призму авторской мысли читатель улавливает подтекст произведения, его второй смысл: замуровав в стену прекрасного и одаренного юношу Бузжигита, хан не только лишает свою дочь возлюбленного, но и как бы хоронит саму идею созидания, отдавая все вокруг во власть разрушения, хаоса, смерти…
Поэма дает возможность убедиться, что одна из первых классических вариаций в балкарской литературе на вечную тему любви стала оригинальным и неповторимым явлением, и заняла свое высокое место в национальной поэзии [**].
С. Джанибекова
[*] Очерки истории балкарской литературы. Нальчик: Эльбрус, 1981. С. 62–65. [*] Вечная тема свободы // Кабардино-Балкарская правда. 1985. 26 января. [*] Кязим Мечиев и современные проблемы развития литератур народов Северного Кавказа. Нальчик, 1999. С. 22–23. [*] Проблемы диалектики преемственности в поэзии (на примере балкарской поэзии). Нальчик: Эль-Фа, 2003. С. 33–34. [*] Очерки истории балкарской литературы. Нальчик: Эльбрус, 1981. С. 74–79. [*] Кязим Мечиев и современные проблемы развития литератур народов Северного Кавказа. Нальчик, 1999. С. 18–19. [*] Очерки истории балкарской литературы. Нальчик: Эльбрус, 1981. С. 81–84. [*] Кязим Мечиев и современные проблемы развития литератур народов Северного Кавказа. Нальчик, 1999. С. 4. [*] Кязим Мечиев и современные проблемы развития литератур народов Северного Кавказа. Нальчик, 1999. С. 8–9.
** Свет сквозь годы // Литературная Кабардино-Балкария. 1995. № 2.
[**]